Рабочие помещения

- Ну и что, твою мать, это было? - хороший вопрос, учитывая, что в данный момент благопристойный, по мнению некоторых, мистер Артур Миллер чувствовал себя как сопливый подросток. Растерян. Потерян. Озадачен. Озабочен. Все вместе и сразу. Бывает же такое. А вот, представьте себе, бывает. И это раздражало гораздо больше, чем Миллер мог себе позволить сейчас, находясь в двух шагах от сцены и с видом человека, которого все достало, ожидал начала "казни".  Хотя нет. Подобное чувство накрыло его немногим позже. А в данный момент, Артур просто пытался усмирить разыгравшиеся, надо сказать не на шутку, гормоны. Ни о чем больше не мог думать. Только об обнаженной коже под пальцами и о губах, прикосновение которых до сих пор ощущалось.
- Блядь! - нет, в самом деле. Как так можно? Даже из головы все повылетало. Хорошо хоть роль помнил. Помнил, потому что на всякий случай, скороговоркой, повторил про себя эти чертовы слова Ромео.
- Ну что, готов к растерзанию? Знакомься, это Джей, - ноль эмоций. И столько же интереса. Лишь мимолетный взгляд и сосредоточенность на пиздец каких милых декорациях. - Пока не начали... я освобождаюсь в три, если есть желание закончить, буду рад.
Профессор так и не посмотрел на парнишку. Сдержался, даже когда почувствовал задницей, при чем в прямом смысле этого выражения, его прикосновение.
- С радостью? - он все таки усмехнулся, но исключительно про себя. Артур, по правде говоря, испытывал те же эмоции. Вот только его радость, в отличие от радости Кайла, скрытой под платьем, выпирала и не давала забыться даже на минуту. Потому что, простите покорно, но когда у тебя стоит, сложно сосредоточиться на чем-то, тем более на словах о вечной и неземной любви. Тут никакого таланта не хватит, что бы изобразить из себя целку-невредимку. Но пока профессор не плохо справлялся. И старался игнорировать косые взгляды, да-да, именно туда, гримеров-костюмеров-связистов и прочих тружеников закулисного бизнеса. К тому же, ко всем прочим проблемам, совершенно внезапно, добавилась еще одна.
Предполагалось, что актерам прикрепят микрофоны, что бы им не пришлось драть глотку, донося до толпы бессмертную классику. Ну знаете, маленькие такие, какие обычно вешают гостям в теле-передачах. Но, принимая во внимание внешний вид "влюбленного итальянца", не сложно было догадаться, что прикреплять сие чудо современной техники просто некуда.
Проблему удалось решить. Не спрашивайте как, потому что объяснять долго, да и не суть важно. Тем более, несколько минут после выхода Кайла на сцену, Миллер вообще не мог думать о каких-то там проблемах и прочих формальностях. Только не подумайте, что он снова впал в подростковый возраст, пожирая глазами предмет своей страсти. Его накрыл негатив. И, опять и снова, причины нашлись. Или быть может, Артур просто пытался переключиться с одного большого "чувства" на другое. Хер его разберет с такими-то перепадами. Но время шло, приближая момент, когда сцена должна была погрузиться в полную темноту, что бы через несколько минут зрители, прости господи, могли увидеть на ней Ромео и Джульетту........
Едва погас свет, Артур нацепил маску (и как только не забыл ее, одному проведению известно) и начал пробираться на сцену, натыкаясь на декорации. А ведь точно знал куда надо идти и сколько шагов сделать, что бы оказаться именно там, где нужно. Сам ведь показывал своим остолопам-студентам на последней репетиции. Чуть не выругался в голос, вспоминая этих псевдо-актеров, которым теперь предстояло получить разнос не только за срыв постановки, но и за глупое положение профессора. На сколько оно было таким Миллер понял, как только над сценой зажегся свет, изображающий сияние луны и тускло освещающий его вместе с пластиковым кустарником. Он помнил с чего начинается эта сцена. Он знал почти всю ее наизусть. Но сейчас просто впал в ступор, потому что прекрасно осознавал - именно после его первых слов на балконе появляется Джульетта.
- Блядь! - от чего-то в голос выругался Ромео. И от чего-то этот предполагаемый неслышный шепот себе под нос, разнесся по всему залу, вызвав однозначную реакцию. Не слишком воодушевляющее начало. Но продолжение последовало незамедлительно.
Сделав несколько шагов в сторону балкона, изображая долгий и не слишком беспрепятственный путь к своей возлюбленной, Артур остановился, постепенно проникаясь ролью притаившегося за кустом Ромео.
- Им по незнанью эта боль смешна. - началось.... и после первых слов, уже не принадлежащих профессору, Артур поднял голову, снова впадая в ступор. Если так пойдет дальше, то эта небольшая сцена грозила затянуться на добрых несколько часов. Ну а что вы хотите? Сейчас начиналось самое интересное. Слова, которые должны были выражать безумство чувств, бурю эмоций и прочий бред, который профессор, без преувеличения, испытывал в данный момент, но совсем не в контексте предполагаемого сюжета. Но продолжить пришлось. Не стоять же, в самом деле, отсвечивая задницей и молчать, как на исповеди. - Но что за блеск я вижу на балконе? - никакого блеска, естественно, на балконе не было. Но свет "луны" направился именно туда, предвещая скорое появление героини. - Там брезжит свет. Джульетта, ты как день! Стань у окна, убей луну соседством. Она и так от зависти больна, что ты ее затмила белизною.
Прочитал не плохо. Можно даже сказать, гениально. Не смотря на то, что пах сводило от предвкушения, а в голову лезли назойливые мысли, в которых четко фигурировала цифра три.

Цифры цифрами, но слова были все таки на первом месте. И, как оказалось, слушать их было куда сложнее, чем произносить.
Продолжая отчитывать свои реплики, по всем правилам, так как учил великий мастер, Миллер приходил к мысли, что получается у него на много естественней, чем должно быть. Было у него такое чувство, а точнее образ, как оно  должно выглядеть со стороны. Какие интонации должны доминировать в игре актеров, какая мимика и тому подобное. И вот сейчас, что-то ему подсказывало, что выглядит ни хуя не так, как надо. Честно говоря, профессор уже несколько минут как распрощался с попытками разобраться с собственным заскоком. А как еще прикажете это называть? Он, великовозрастный дядька, привыкший к необузданным фантазиям, которые потом обычно воплощались, никогда не мешал желания физические со своими эмоциями. Кроме необходимых, естественно. Но сейчас все выходило из под контроля. Артур не мог с точностью сказать, как выглядел их диалог из зрительного зала, но факт того, что Ромео перестал быть ёбаным Ромео, накрыл его с головой после очередной реплики Джульетты. Да так, что крутящаяся до этого в голове фраза, стерлась напрочь. Ему бы запаниковать, но этого не было. Даже близко. От чего-то Миллер был уверен, что найдется что-то, что подтолкнет его к нужной реплике. Ну а пока, он молча пялился на парня, да-да, именно на него, задрав голову и почти улыбаясь.
- Меня перенесла сюда любовь, - и далее по сценарию. Про взгляд и ночь. Тепло и смерть. Про моряка и край земли. В общем, все как положено, поставлено и принято в лучших театральных домах. Вот только Миллер сильно сомневался, что когда великий маэстро писал сие произведение, он предполагал, что его герой будет пожирать свою возлюбленную ТАКИМ взглядом. Ничего не поделаешь, дорогой Уильям. Как там говорится? У каждого режиссера свое видение произведения? Именно так. Артур и сам втирал подобное своим студентам. Пора было испытать на себе общепринятое утверждение. Испытал. И не только это. Вслушиваясь в слова и ожидая, когда должен будет продолжить, - Мой друг, клянусь сияющей луной...
По началу профессор думал, что игра отвлечет его. Черт с ней, с этой Джульеттой, кто бы там ее не играл. Ведь он никогда не был замечен за распусканием розовых соплей. И не просто не замечен, но никогда даже в мыслях не допускал подобной хуйни. Это было не в его характере. При чем на столько, что Миллер никогда не зацикливался на объекте своих желаний. Пришел, увидел, предложил. Согласился - хорошо. Нет - шел дальше. И никогда не вспоминал и не жалел, терзаясь вопросами "а вот если бы", "а вдруг", "а может быть". Бред, пригодный разве что для людей романтических и ранимых, которых можно обидеть невольным словом или даже взглядом. Теперь же он сам себе казался таким человеком. Не  романтичным и ранимым. Боже упаси. Но зациклившимся - это точно.
Парнишка говорил, а Артур отвечал. Судя по всему, именно то что должен был. Вот только мысли странным образом смешивались в голове. Реплики непотопляемого классика с собственными фантазиями. Образы совсем не невинного содержания со словами великого Шекспира.
- Твою мать! Когда же это кончится!? -  то-ли о сцене, то-ли об общем своем состоянии. Не понятно. Мини-пьеса дошла где-то до середины. Так что была не слабая надежда на то, что все закончится почти идеально. Про свое же внутреннее состояние профессор не мог сказать ничего конкретного. Уж очень сильно его все это задело. Можно даже сказать - за живое.
- Я клятву дал. Теперь клянись и ты. - с вызовом. Самым настоящим. Как требуют ответа на жизненно важный вопрос или на предложение руки и сердца. И как прикажете на такое реагировать серьезному человеку? Как отмазываться? Списать все на игру "По Станиславскому"? Конечно, профессор  мог похвалить себя за вживание в образ. Вот так, сразу, без репетиции, взять и выдать идеального такого Ромео. С примесью вожделения во взгляде, но это уже мелочи. И потом, кто там этот взгляд увидит? Разве что Джульетта.

Ответа пришлось подождать. Хотя к хуям всю эту классику и театральные паузы, в которых мало кто разбирается. Артур готов был торчать на этой сцене столько, сколько потребуется. Но не дольше трех. И это он ощущал совершенно отчетливо, потому что при одной только мысли об этой невзрачной, на первый взгляд, цифре, тело начинало предательски ныть. Был один простой способ, что бы облегчить страдания Ромео. Только не подумайте, что профессор повредился здоровьем или проникся постановкой, решив испить яду, как задумано у Шекспира.
- Хорошо, что не придется играть все до конца, - он еще успевал думать. Правда, подобного рода мысли проносились в его голове крайне редко, уступая сейчас место куда более завораживающим и возбуждающим.
- Куда же, на хуй, еще больше!? - обреченно. А как иначе? Миллер стоял под этим блядским балконом, не обращая внимания на реакцию зрителей. Но, должно быть, здесь ему стоило все таки подумать, от чего Джульетта так долго молчит. Профессор не мог. Думать не мог. То есть совсем. Зато в его голове нашлось место небольшой вариации на тему "Ромео дрочит". Не по сценарию. Не по правилам. Зато какой бы был эффект. А главное, и на данный момент так и было, принесло бы хоть какое-то облегчение. От одной только мысли об этом Артур едва не простонал в голос. Сдержался таки. Отвлекся на слова Кайла, правда не на долго.
Это было невероятно, даже по меркам Миллера. А ведь он уже давно считал, что его удивить просто не возможно. Никто не был на это способен. Тем более он сам. Профессор знал себя достаточно хорошо, что бы не ожидать сюрпризов. Он был в этом стопроцентно уверен. До недавнего времени.
- В каком часу послать мне завтра за ответом?
"Юный романтик" собирался ответить. Это было не сложно, к тому же означало приближение финала. Но, заметив движение парнишки, промолчал. И тут же услышал продолжение.
- Так, в три?
В следующую секунду случилось сразу несколько знаменательных моментов, заметить которые мог разве что дотошный соглядатай, наблюдающий за происходящим сквозь толстые стекла театрального бинокля. Или военного. Что, по правде говоря, выглядело бы довольно комично, зато преподнесло бы дотошному зрителю выражение лица Артура во всей его красе. По началу его бровь взметнулась вверх. Потому что он совершенно точно помнил, как там на самом деле у классика.  И ни хуя ни в три, а в девять. Не могла же ему сперма в голову ударить так, что он начал принимать желаемое за действительное. Да и не должна была Джульетта говорить ничего подобного. Короче, полный абзац, пиздец и тому подобное. Но потом Артура все же осенило.
- Наконец-то, твою мать!
- В девять, - ничуть не сомневаясь, ответил Артур, явственно ощущая, как глазки заблестели. И тут же добавил, немногим тише, - Хотя не знаю, как дожить до трех.
Говорил, пусть тише, но взгляда так и не отвел. Словно приклеился. А ведь потом шли слова, выражающие... к черту этого Ромео! Он вообще перестал фигурировать в пьесе. Хоть в пору титры меняй и переписывай классика заново. Ну что там? Себя не помня, буду я стоять. Как тонко все же умели чувствовать эти классики. Чтоб их. Вместе со всеми пьесами и героями, которые могут признаться в любви вот так, запросто, найдя тысячу и одно слово, что бы выразить то, что творилось на душе, в сердце. Где еще? В общем внутри. Но это ведь история. Придуманная и разыгранная, как по нотам. В жизни такого не бывает. Не бывает ни такой любви, ни таких героев. Это Артур тоже давно усвоил. Спасибо учителям - учили вдохновенно и с наслаждением. Но, видимо, даже им не удалось убить в нем до конца все человеческое. И сейчас, это самое человеческое, решило взбунтоваться? Пиздец как вовремя. Как раз на словах про невозможность расстаться и умерщвление ласками.
- Неужели, - облегченно вздохнул, вбирая в грудь по больше воздуха для последней своей реплики. Пытался вложить в нее остатки артистизма, что бы хоть здесь не сбиваться на крамольные мысли и подойти к финалу достойно.
- Прощай! Спокойный сон к тебе приди и сладкий мир разлей в твоей груди! А я к духовнику отправлюсь в келью дрочить поговорить о радости и деле.
Не вышло. Все таки одна блядская мысль проскочила с голове профессора. Радовало только то, что после этих слов предстояло развернуться и скрыться за кулисами. И радость эта, видимо, была на столько велика, что пока шел, всего то с десяток шагов, успел снести пару кустистых пластмассок на своем пути, к еще большей радости врезавшись плечом в металлическую стойку уже за сценой.
- Что за хуйня сегодня творится?! - вполне справедливая мысль. И даже добавить нечего.

- Больше никогда! - столь сильные впечатления, пережитые за такой короткий отрезок времени, напрочь отбили у профессора желание когда либо еще выходить на сцену. Естественно, он даже мысли не допускал, что окажется в подобной ситуации еще хоть раз. Но так бывает. Ты испытываешь эмоции, связанные с каким-то событием и уже по наклонной. Все что происходит дальше неминуемо наталкивает на нежелательные воспоминания. Теперь слово "сцена" ассоциировалась у Миллера исключительно с нечеловеческой силой воли и ощущениями, которые до сих пор терзали его изнутри.
- Что ты как мальчик, в самом деле! Смотри до чего ты себя довел!
Самовнушение иногда помогало. Но сейчас, стоя за кулисами, выдерживая на себе нескромные взгляды, Артур понимал, что случай явно не тот. Внушение внушением, но со стояком-то что делать? Как маленький, честное слово. Но тут вопрос был скорее риторический. Профессор хоть и умел раскрепощаться, особенно когда этого требовала "душа", но дрочить при всех, не отходя, как говорится, от кассы... Понятное дело, что для начала нужно было свалить от сюда и как можно скорее. Артур понимал, конечно понимал, пусть и где-то глубоко в сознании, что видимо придется вернуться на сцену, что бы народ полюбовался на актеров.
- На хуй!!! - и это был максимум, который Миллер готов был предложить любому, кто окажется по близости.
К несчастью, именно к нему, рядом оказался Кайл. Точнее, сначала Артур почувствовал на  своей руке чьи-то прикосновения, от которых вздрогнул, а только потом осознал, кто именно решил его побеспокоить в столь не подходящий момент. Осознать-то осознал, вот только толку от этого было столько же, сколько от "штанов", которые нихера не скрывали и демонстрировали всем окружающим выдающиеся достоинства несчастного Ромео. И, как оказалось, несчастья его только что начались. Вот так вот. А ведь казалось, что все уже позади и можно вздохнуть с облегчением. Можно было бы, получив небольшую разрядку. Миллер даже не был уверен в том, что сможет добраться до облюбованной им комнаты. Подошла бы первая попавшаяся каморка для швабр. Но, опять и снова это ебаное "но", вместо этого он стоял на сцене, ненавидя все этих зрителей, весь этот зал и клуб в котором он находился, и его владельца, и блондинистую сучку, которая подписала профессора на подобную аферу.
- Артур... извини...
Да какие тут уж на хуй извинения. Если бы еще в них был толк. Например, сказал "извини" и как будто потрахался. Хорошенько так, часа три-четыре, а может и больше. Об этом можно было только мечтать, усугубляя и без того плачевное положение. Вот когда позавидуешь людям, напрочь лишенным фантазии. А тут...
- Ну что, мои маленькие онанисты, хорошо вам было?
Блядь! Что ни слово, то ебаная фантазия. Не безумная, с извращениями и прочими сексуальными игрищами, но достаточно красочная, что бы довести до состояния аффекта.
- Эй-эй. Это классика, мои сладкие. И я прошу искупать в овациях режиссера всего этого чуда - Артура Миллера! Кланяйся...
А еще хотелось заткнуть этого Кайла. Ведь все из-за него. Ну не мог Артур списать все на хронический недотрах и долгое отсутствие секса. Был у него секс. Не далее как позавчера. А теперь он чувствовал себя так, как сорокалетний девственник, насмотревшийся порно-журналов. Ну просто пиздец какой-то. И тем не менее.
Миллер не разделял восторгов публики. Да просто потому, что не обращал на нее никакого внимания, сосредоточившись на своей маленькой проблеме, которая стояла в опасной близости и подпитывала фантазии профессора с пугающей прогрессией. А еще, эта проблема исполнила одно из его желаний. Не самое сокровенное, но все же. Проблема заткнулась. Как того хотелось Миллеру. Вот только способ его не порадовал. Хотя нет. Еще как порадовал. Рука непроизвольно, верите нет, но факт, обвилась вокруг талии недавней Джульетты. Даже секунды не потребовалось, как в первый раз, что бы придти в себя и начать целовать Кайла так, что французы позавидовали бы. Реакция была мгновенной. И тут без каких-либо преувеличений и желаний скрасить действительность. Нет, правда. Сколько человек может себя сдерживать, находясь на грани? Долго, если раздражающий фактор не мельтешит перед глазами и не лезет целоваться. А тут... И хуйня, что народу кругом, как во время митинга за независимость Анголы и вой в толпе стоит почище, чем у стаи диких собак в брачный период.
Но именно этот вой отвлек профессора. Хотя немного запоздало. Когда он понял, наконец-то, что происходит, руки его уже вовсю блуждали по телу парня, норовя забраться под платье. Это в самом деле был полнейший, безоговорочный и неотвратимый пиздец.
- Ты что делаешь? - хотел бы он сказать это вслух, когда отстранился и охуевшими глазами взглянул на Кайла. Но проблема была в том, что говорить надо было самому себе, а не этому парнишке. В конце концов, профессор должен был держать себя в руках. Ну или по крайней мере попытаться. Он и пытался. Только ничего не вышло. И теперь он оглядывал толпу ничего не видящим взглядом, что бы пару секунд спустя скрыться за кулисами. Уже не останавливаясь и не думая ни о чем, кроме пожалуй уютной недогостиной, в которой можно было бы расслабиться.

Рабочие помещения

Отредактировано Arthur Miller (2011-12-14 00:54:50)

~ Начало игры ~

Реджи стояла недалеко от сцены, где разворачивалась известная сцена на балконе, и натурально вмерзала в пол, чувствуя, как по позвоночнику под платьем Саломеи (роскошным платьем, сшитом на заказ) ползет заиндевевшим холодом острая тоска. Современные мужчины… красивые, с идеальными торсами, с голосами, от которых екало сердце, признавались сейчас друг другу в такой искренней страсти, что хотелось снять золушкину туфельку и запустить в голову Ромео. Потом снять вторую – и швырнуть ее в Джульетту.
Счастье, что Реджи была в сапогах. Она покрепче перехватила бокал с шампанским, продолжая смотреть на сцену, и думала, что на ее лице, видимо, отражалось все, что она думала о трактовке пьесы господином Миллером, а также о его странном выборе актера на роль молодой невинной девочки.
Современные мужчины… Если бы она только знала, что выйдет из простого решения позвать Миллера в режиссеры, а Дикинсона – в ведущие вечера, она бы вызвала пару крепких мальчиков из своего агентства, которые манерно отчитали бы текст и потерялись в дебрях чил-аута. Им бы свистели из толпы, выкрикивали непристойности, им бы рассказали, что с ними хотят сделать после премьеры, прокомментировали их тела, сорвали бы выступление (обязательно какой-нибудь мальчик выполз бы на сцену)… чего бы только не было. И Реджи злилась бы и вместе с этим смеялась бы громче всех. И даже не стала бы штрафовать неразумных своих мальчиков, зачем?
Но то, что делали эти двое на сцене, было изнасилованием души. Актерская игра? Какие глупости. Чистая химия, помноженная на многократную харизму обоих, а также на эмоции сотни разгоряченных тел, жаждущих секса.
Реджи сразу же захотелось секса. Именно страсти, такой, как в кино, в пьесах или книгах. Такой, чтобы снесло напрочь голову, чтобы просыпаться и засыпать, думать только о ком-то и прочее, прочее, прочее.
Нельзя сказать, чтобы это желание вызвало у Реджины Блэквуд какой бы то ни было энтузиазм.
Ее жизнь и так не была спокойной, постоянные разъезды, капризные модели, истерики заказчиков, успокоительные, алкоголь, транквилизаторы и – изредка, в память о прошлой жизни – любимый порошок. Раздерганные нервы, хроническая усталость, она даже поесть порой забывала. И кожа уже начала стареть, и по утрам Реджи не выглядела больше трогательно сонной, в зеркале отражалась взрослая женщина, что, конечно, раздражало.
Именно поэтому смотреть на разгул гомоэротики с примесями порнографии (порнографии чувств, если уточнять), именно поэтому смотреть на этих двоих было и приятно, и грустно.
Реджи отпивала из своего бокала, Реджи оглядывалась по сторонам, замечая целующихся мальчиков и даже пару девочек… Это были двадцать минут вполне простительного самокопания.
Она не особенно любила теперь клубы, не любила большие скопления людей, держала себя в руках всегда и везде, стараясь не вспоминать те свои поступки… Да что теперь о них. Дела давно минувших дней…

В жизни Реджи существовало понятие личного пространства. С тех пор, как ей не нужно было накачиваться алкоголем для уничтожения этих неловких шестидесяти-тридцати сантиметров, Реджина не хотела больше пить ради секса. Пояснение этому, общее понимание… она не могла обнять кого-нибудь просто так. В ее системе координат существовала она – и все другие люди. Коснуться – значило признать особую, значимую близость, поэтому Реджи никогда больше никого не касалась. Сколько было в ее жизни этих прикосновений, этих обменов жидкостями, откровенно пошлых и грязных, чтобы она теперь, владея роскошью не касаться, позволяла себе случайный секс. В тридцать с лишком начинаешь думать прежде всего от тщетности бытия, но не о сиюминутных наслаждениях.
Находясь среди толпы разгоряченных тел, Реджи смогла возбудиться только лишь от чужой страсти – от этих мальчиков на сцене, но не от того, что вокруг нее было много роскошных аппетитных тел.
Апогеем ее возбуждения был чересчур страстный диалог актеров, заставивший думать об очевидной страсти, но Реджи не могла утверждать наверняка. Ее же страсть могла быть удовлетворена только таким же жаждущим телом…
Сначала она почувствовала на спине чье-то касание – словно в продолжение собственных мыслей, а после… после у ее уха раздался голос, и незнакомка не сделала даже попытки шептать – гул был много громче.
- Красота и искусство порой требуют больших жертв...
Объятие было крепким, но не нарочитым, оно было продолжением знакомства, но не флиртом. Так обнимают знакомых. Так продолжают разговор, который не был закончен. Реджи повернула голову, увидела красочную маску с пером и хотела было отпихнуть от себя очередную девицу, перебравшую алкоголя, но губы… губы незнакомки изгибались в такой знакомой улыбке, что оказалось совершенно нормальным сдвинуть маску на лоб девушки и…
- Я могу сильно ошибаться. Я могу даже сейчас сыграть в девственницу… но… Мика?
Реджи хмыкнула. Реджи хихикнула. Реджи засмеялась. Все, что угодно, только бы не вспоминать, как она потеряла в прошлый раз голову, когда они ради смеха начали целоваться с этой девчонкой, а потом засопели от возбуждения. И все смотрели тогда, ждали, что им это понравится. Она зажмурилась. Не самое удачное воспоминание. Не самый хороший момент, чтобы вспомнить сейчас. Реджи давно вычеркнула из своей жизни всех, кто мог бы ей напомнить о наркотиках, сексе и рок-н-ролле – том периоде ее жизни, который навсегда ставил крест на ее карьере типичной домохозяйки.
- Мика. Побрал бы тебя черт… - она качала головой. – Сейчас скажи, что я обозналась, что мне привиделось, и тебя никогда не было…
Несмотря на такое не слишком нежное приветствие, Реджина Блэквуд, женщина, которой требовалось большое мужество, чтобы обнять кого-то постороннего, стиснула Мику, обняла по-мужски, за плечи.
- Вот, неожиданно, - сказала Реджи в ее волосы. – Вот уж…

<< Рабочие помещения

- И снова добрый вечер, дамы, господа, дамы, которые господа, господа, которые дамы, а также неопределившиеся! – говорил какой-то робот внутри, тот же робот вытащил полуголого Кайла на сцену и заставил улыбаться и снимать пенки со своей славы.
Зал снова пришел в движение, ожил, в сторону Кайла неслись сальные шутки, кто-то свистел, большинство аплодировало…
- Эй, Кайл! У вас с Ромео один костюм на двоих?
- Эй, Джульетта, без платья ты еще лучше!
И так далее. Кайл отшучивался, острил, демонстративно снимал толпу на свой телефон, обещая, что завтра выложит на сайте всю правду и с подробностями.
- Оцени тогда это! – заорала какая-то девка, задирая на себе просторную рубаху.
Он и это снял, а потом застыл, глядя на бар, который вообще-то херово просматривался со сцены, если бы не белое пятно знакомой головы посреди всего этого. Маска долбанного черепа. К маске подошел какой-то чувак, наклонился, кажется, облапал… А потом герои удалились – понятно куда.
- Ах ты ж, йобаный ты нахуй… - сказал Кайл прямо в микрофон.
- Эй, что? Что случилось? – мигом отреагировала толпа.
- Что, блядь? – нервно засмеялся он. – Как бы я хотел быть сейчас среди вас, чтобы лапать кого-нибудь за задницу или пить текилу… Но. Хорошие новости! У нас следующий номер, поприветствуйте…

За кулисами удалось немного перевести дух, выжрать пару шотов водки и попасть в объятия полногрудой красотки Нэнси, которая лобызала Кайла накрашенными губами и басом называла его «цыпленочком».
Кайл почувствовал, как резко испортилось настроение, усугубленное энергетикой зала – счастливого, полного похоти моря. Он узнал, что выходить ему через пятнадцать минут и пошел понятно куда. Искать долбанную маску с черепом. Мать его.

>> Комната отдыха на первом этаже

Отредактировано Kyle Dickinson (2011-12-20 01:02:22)

- Дрянь…
- Я тоже тебя люблю, - Мика ответила на эту «любезность» милой улыбкой.
– Ну, конечно, я тебе рада. Сколько прошло лет? Пять или шесть?
- Какая разница?.. – она лениво пожала плечами.
Вообще, МакГиллан уже давно отбила у себя чисто бабскую привычку считать годы. Во-первых, потому что не чувствовала на себе, как это называется, груза лет - ей даже нравилось, что при имеющемся в ее багаже жизненном опыте она еще могла позволить себе многое…Очень многое.
И потом, что касалось людей, которые появлялись и исчезали из ее жизни, время значения не имело. Если ее цепляло что-то, то она могла помнить человека бесконечно долго. Если нет – выбрасывала из головы на следующий же день, чтобы не засорять место на «жестком диске».
- А ты не меняешься – чуть только в толпе видишь платье с открытой спиной, как тебя тянет. Черт, милая, я даже ревную…
- Что поделать – есть такая слабость, - покаянно призналась Мика, рассеянно поигрывая белокурым локоном своей собеседницы, кокетливо выбившимся из прически. – Но ревность – плохое чувство.  И потом, если тебя это успокоит – более соблазнительной спины я еще не встречала, - совершенно серьезно заверила она старую знакомую.
– Мне тебя послал сам бог. Я как раз думала о том, что в этом зале слишком много геев и ни одной красивой женщины…
- Уверена, что именно он?.. – отобрав у Реджи бокал, Мика сделала небольшой глоток шампанского и вернула его владелице. - Впрочем, без разницы. С каких это пор ты стала так разборчива, м? По мне, так достаточно и тех, и других… - МакГиллан проводила взглядом чью-то аппетитную филейную часть, как раз продефилировавшую мимо них. – И после этого кто-то будет спрашивать меня, почему я жалею, что не родилась мужиком?.. – вздохнув, пробормотала она себе под нос. - Вот именно поэтому.
- И вдруг…Ты. Как всегда вовремя. И так внезапно.
- Работа у меня такая, малыш, - иронично усмехнувшись, Мика по-родительски нарочито потрепала Реджи по руке.  – Пунктуальна, как ублюдок королевских кровей, и внезапна, как диарея…
Вспомнив о работе, она досадливо поморщилась и снова полезла за телефоном.
- Кстати, о детях…
Получив сомнительное удовольствие от прослушивания очередной серии гудков, она, без особой, впрочем, надежды на успех, огляделась.
- Чертовы фетишисты… - начиная раздражаться, МакГиллан стянула с себя маску и затолкала ее в сумочку. – Найти бы того, кто все это затеял, и оторвать яйца по самые уши…

Конечно, она изменилась. Не столько внешне, - слава богу, женщинам (да и не только им) в наше время представлялась масса возможностей блюсти себя в форме до крайне преклонных лет – сколько в чем-то неуловимо внутреннем: в глазах уже не горел тот безбашенный пофигизм, свойственный тем, кто решает, будто им уже нечего терять. В их выражении стало больше покоя, а в осанке – уверенности.
Это позволяло порадоваться за человека, который был небезразличен, и слегка взгрустнуть о слишком быстро прошедшем времени.
- Я не разборчива. Просто устала и от тех, и от других, - несмотря на смех, Мика не могла не увидеть едва заметной тени, пробежавшей по ясному челу молодой женщины.
МакГиллан недобро прищурилась и мягко развернула Реджину за плечи лицом к себе, так, чтоб заглянуть той в глаза:
- Чтоб я больше не слышала ничего подобного до твоего шестидесятилетнего юбилея, договорились?  - несмотря на мурлыкающие интонации, дискутировать с ней на эту тему в данный момент было бы чревато.
- Надо же такое выдумать… - недовольно фыркнув, она оставила в покое плечи своей собеседницы, глядя куда-то за ее спину. – Вокруг столько свежего мяса, а ты на вечной диете. Это же мазохизм какой-то…
- Что за работа, дорогая? Неужели ты не оставила наш прошлый бизнес? – полюбопытствовала Реджи, опустошив свой бокал, и кому-то оставалось только позавидовать – трезвый образ жизни порой выводил из себя ничуть не меньше, чем целомудренный…
МакГиллан не сразу поняла, что имеет в виду ее старая знакомая, а когда поняла, рассмеялась в голос:
- Что? Ах, нет…Хотя, черт бы меня побрал, иногда я чувствую себя еще хуже, чем тогда. Нет, милая… - за неимением иного средства для релаксации, она нашарила в сумочке свои сигареты и прикурила. – Меня и в те времена пользовали несколько в ином качестве, чем казалось на первый взгляд, а уж теперь-то тем более. Я здесь в качестве охраны, - усмехнувшись, Мика безо всякого смущения поддернула и без того не особо скромный подол своего платья, демонстрируя Реджине набедренную кобуру.  – И если один маленький паршивец не объявится в ближайшие десять минут, клянусь богом, я злоупотреблю полномочиями и заставлю местных бездельников напрячь свои упругие задницы, чтобы помогли его найти…
- Ты свободна? Я устала смотреть это представление и хочу спокойно покурить... Пойдем?
Найти кого-нибудь для себя и просто отдохнуть…Несбыточная (пока) мечта, и ее маленькая французская заноза в заднице прекрасно об этом знал – поэтому и позволял себе чересчур много язвить  по этому поводу. 
- Когда я была свободна?.. – покачала головой Мика, беря вновь обретенную подругу за руку. – Мне бы лишних двадцать четыре часа в сутки, и тех было бы недостаточно…Но время для тебя у меня всегда найдется, - улыбнулась она.  Осмотреться было необходимо, в любом случае – в какой угол уже успел затесаться Моро, оставалось только догадываться…

>> chillout

Отредактировано Micah McGuillain (2011-12-29 01:18:46)